Мосальск - городской форум

Воспоминания о дореволюционном Мосальске Болотова Г. С.(С)

Дом.

Дом поместили под Устюшкиной горкой. Чтобы войти в него со стороны города, надо было обязательно спуститься вниз. С северо-востока и запада дом был закрыт склонами пригорков и кручами. С юга таких укрытий не имелось, что давало возможность видеть из его окон речку, луг, поле засеваемое овсом или рожью, бездействующую пивоварню, Репин сад и поповский лес.
Недалеко от дома, с западной стороны на пригорке, расположилось кладбище, укрытое березами, и церковь. Ночью в любое время года колокол этой церкви отбивал часы /время/. Бой часов поздно ночью всегда навевал страх на обитателей дома и напоминал им
о покойниках выходящих в полночь из могил, чтобы при свете луны осмотреть свои, еще не утраченные члены и погоревать с соседями о невозвратимости утрат,
Дом имел два этажа. Нижний, с полом на уровне земли, имел каменные стены с очень небольшими окнами в них. Верхний этаж. никаких интересных предметов не имел, зато в нижнем они попадались на каждом шагу. Там на стене весели три ружья, на бочонке стояла бочка с порохом, рядом с ней в коробочке лежали пистоны. Под нарами валялись волчьи и заячьи капканы, на полице отлеживались до поры до времени металлические и деревянные коньки. Под лавкой, возле печки, неизвестно для какой цели, лежали чугунные оболочки разряженных пушечных бомб.
Этот небольшой дом имел много обитателей и был заселен плотно. В доме проживали: отец, мать, бабушка, тетка, дядька, восемь сынов, четыре дочери и кошка. На дворе и закутах размещались: корова, лошадь, свинья, десяток кур с петухом и две собаки- Бишка-дворняжка черной масти и Заливной- темно-рыжая с черными пятнами -гончая. Под стрехами крыш и навесов водились голуби.
На ветвях высоких развесистых ракит окружавших дом плотной стеной селились более мелкие представители пернатого царства.
Если бы посторонний человек заглянул в дом днем, то он даже не подумал бы о том. как много людей в нем живет.
В доме всего на всего стояли две кровати- одна для родителей и одна для бабки с теткой и диван, на котором спал дядька.
Для ночлега остальных обитателей имелись тюфяки, набитые соломой. Эти тюфяки днем хранились в чулане, а ночью расстилались на полу горницы и служили постелями. Никаких простыней с тюфяками не полагалось. Время от времени солома тюфяков менялась и сами тюфяки стирались. Летом большинство обитателей уходило спать на сеновалы и в сарай.
Спать ложились зимой в восемь часов, летом в десять, одиннадцать. После того, как гасился огонь, в доме еще долго слышался шепот. Мать рассказывала отцу всякую всячину, которую она слышала от соседей, бабка молилась, а старшие братья рассказывали младшим сказки или страшные истории, в которых в качестве основных героев выставлялись разбойники или мертвецы, похищавшие малолетних по оплошности попавших на кладбище ночью. Нередко рассказывали про покойного деда, которого однажды во время поиска клада в ночь под Ивана Купала чуть-чуть не задавило огненное колесо. Если бы дед в этот момент не растерялся и вместо того, чтобы убегать от колеса крикнул бы ему: "Аминь, аминь, рассыпься клад!", то мы бы теперь не спали бы на тюфяках и жили бы в хоромах, так как колесо превратилось бы в червонцы и драгоценные камни.
Рассказывали и о том, как дед еще при жизни смастерил себе дубовый гроб и поставил его наверху дома.Всякий раз, когда дед выпивал лишнее, он уходил наверх и ложился спать в гроб. Однажды, шутя, его братья решили закрыть гроб крышкой. Дед проснулся, подумал, что его похоронили живого, и поднял неимоверный шум. В конечном итоге все обошлось благополучно. Крышка свалилась, дед восстал из гроба и больше спать в него не ложился. Жизнь деда закончилась так: Однажды зимой он явился домой поздно ночью. Бабка вместо того, чтобы впустить его домой сразу, затеяла перебранку. Дед обиделся, не пошел спать домой, а залез под сарай, где проспал до утра. В результате этого геройского поступка у деда произошло воспаление легких, и он раньше времени приумножил число обитателей соседнего с домом кладбища.
Впечатление от подслушанных историй усиливалось боем часов и луной, глядевшей в окно и освещавшей речку, пивоварню, Репин сад и березы на пригорке, среди которых рассыпались многочисленные могилки. Казалось, что вот-вот из этих мест к окну придвинулся водяной, леший, ведьма и удавленник. Нередко перед сном велись разговоры о беглых арестантах, которые прятались во ржи и поджидали зазевавшихся прохожих, чтобы удавить их полотенцем и обобрать до ниточки. После этого казалось, что за каждым деревом под окном стоят эти арестанты и только и ждут того, чтобы забраться и ограбить наше имущество, сохраняемое в чулане. Храбрость придавало то, что в доме было три ружья, из которых можно было палить в разбойников, арестантов и беглых солдат. Все это были живые люди, от которых можно отбиться ружьями, косами и топором, который всегда лежал под кроватью. А вот от покойников или домового уже ничем не отобьешься, если попадешь в их компанию.
И все же хорошо жилось молодым обитателям этого дома. Летом - речка, лес рядом. Хочешь в лес иди за грибами, хочешь -купайся в речке. Неплохо было забраться в чужой сад за яблоками или вишнями. Зимой еще лучше. Намораживай скамейки и катайся с горки пока не надоест с компанией таких же удальцов соседей, а надоест вези скамью домой и одевай коньки и лыжи. Если же и этого мало, то иди в лес искать зайцев, ставь капканы на их тропах, топчись в сугробах, строй и разрушай снежные крепости. К Рождеству в доме готовили звезду. Эта звезда мастерилась из старого решета, на которое с одной стороны наклеивалась промасленная картина рождения Христа в пещере, а с другой, картонная крышка со стеклянным окошечком и ручкой. К боковой кривой поверхности решета приделывалось семь рогов-лучей из длинных лучинок оклеенных разноцветной промасленной бумагой. Верх рогов обвязывался по всему кругу бахромой из бумаги. На первый, второй и третий день Рождества со Звездой ходили по городу, стучались в двери домов и спрашивали: "Со Звездой можно?" Дверь открывалась, и Звезду вносили в дом. В результате хождения со Звездой у молодых обитателей дома появились деньги, на которые можно было купить орехи, старые коньки и даже новую ситцевую рубашку с подоплекой.
Следом за Рождеством подходила Масленица, с гречневыми блинами и новыми зимними забавами.
Добрый уютный дом, где ты? Тебя уже нет. Так же как и дед ты погиб не от старости, но исключительно от себялюбия женской части твоих обитателей.

Первое путешествие.

Мальчик сидит на подоконнике и смотрит, как мать и две тетки пьют чай.
Одна из теток, тетя Нюша, только недавно приехала из Петербурга и за чашкой чая рассказывает об этом городе и о том, как она ехала по железной дороге. Заслушавшись, мальчик все больше и больше опирается на створки окна, которые вдруг раскрываются и молодой представитель рода человеческого летит вниз головой со второго этажа на землю. Судьба благоприятствует летящему. Его голова попадает как раз между двух боковых досок деревянного лотка, по которому в весеннее время отливали воду из кухни. Голова застряла между этих двух досок, и мальчик вынужден был ждать, пока извлекут его из досчатого плена подбежавшие тетки и мать. Результат путешествия был положительным - на висках путешественника были обнаружены царапины и ссадины, которые через несколько дней зажили. Вот, если бы голова путешественника налетела на ребро одной из боковых досок лотка, результат был бы другой, и это первое путешествие описать было бы некому.

Счастливое плавание.

Речка, протекавшая под горкой, и видная из окна дома, весной заливала луг и превращалась в стремительный и широкий поток, по которому плыли большие и малые льдинки. Старшие братья, Колька и Санька, прозванный Рыжиком, вооружившись баграми,нередко во время паводка ловили крупные льдины с моста, подводили их к удобному месту и, запрыгнув на них, плыли вниз по течению. Поплавав сколько можно, они с помощью тех же багров подводили льдины к берегу и выходили на сушу.
Похождения старших братьев не давали мне покоя и я все время приставал к ним с просьбой, чтобы они прокатили и меня.
На мое счастье, льдина подходящих размеров была поймана и подведена к берегу. Рыжик прыгнул на льдину, а потом с помощью брата Николая на льдину перебрался и я. Николай, совершив посадку пассажиров, освободил багор и, держа его в руках, пошел по берегу, а я и Рыжик /так звали брата Александра/ поплыли по реке на льдине. Радости нет границ. Еще бы. На глазах у многочисленных приятелей .и знакомых девчонок, я бесстрашно плыву по бурным волнам разлившейся реки. "Прощайте товарищи, с Богом, ура! Кипящее море под нами "- кричали мы.
В порыве неизъяснимого восторга и гордости я забываю про осторожность и подхожу близко к краю льдины. Льдина наклоняется, и я соскальзываю в ледяную воду. Чтобы льдина не опрокинулась и не накрыла меня, Рыжик прыгнул в воду вслед за мной и тот час ловит меня за сборки поддевки. Одной рукой поддерживая меня, а другой .держа меня на плаву, он медленно приближается к берегу. Колька, увидев гибнущий экипаж "Варяга" бежит к нам на помощь. Протягивает багор и велит мне крепко за него ухватиться. Это приказание выполняется мной с большой охотой, так как тонуть в холодной воде даже шестилетнему мальчишке было неприятно. Так с помощью багра был извлечен я на берег и поставлен на ноги.
После небольшой словесной взбучки братья приказали мне идти на кухню, ложиться на печку и лежать пока не просохнут штаны и рубашка. Остальную промокшую одежду приказано было также сушить таким же способом. Кроме того был дан добрый совет идти так, чтобы не попасться на глаза матери и особенно отцу, который за такие проделки нас по головке не погладят.

А плотик вышел на славу.

День выдался на славу. Отец и мать поехали на ярмарку. Дядька, Колька, Рыжик и я и не знали, чем заняться, так как на улице было сыро, а на кухне особенно не разгуляешься. Скучающая компания вела неторопливый разговор, посвященный воспоминаниям эпизодов из прочитанных книг. На сцену выходили то капитан Сорви голова, то герои погибшего корабля Гравенора блуждающие по Африке, то люди тумана, то жители австралийских пустынь или обитатели лесов Северной Америки. Особенно увлеклись разговорами о мореплавателях и людях плавающих по озерам на лодках и плотах.
"Не плохо и нам соорудить плот и поплавать по речке" - сказал Рыжик. Кольке мысль соорудить плот понравилась. Но из чего сделать плот? "Давайте, ребята, снимем кухонную дверь с петель, отнесем ее к речке и прибьем к ней три плахи дров. Вот и будет плот" - сказал дядька. Идея дядьки понравилась всем. Ведь можно сделать плот, поплавать на нем, а потом разобрать его и поставить дверь на место. Дело закипело живо. Не прошло и двух часов, как плот уже был сделан и спущен в воду. Первым на него хотел стать дядька, но вес его был велик - плот тонул, как только он пытался на него стать.
Вторым на плот стал Колька. Плот легко нес его по глади зеркальных вод. Потом очередь дошла до Рыжика. Он, отталкиваясь шестом, как природный мореплаватель, бесстрашно рассекал бездонные моря и океаны, возникающие в его воображении в те незабываемые минуты.
Наконец наступила и моя очередь. Меня поставили посредине плота, оттолкнули плот от берега и пустили его по течению. Я еще не умел читать книг и плохо представлял моря и океаны, однако, и те просторы, среди которых я очутился на плоту, казались мне огромными и наполняли сушу душу безотчетным страхом. Плавание было счастливым. Я благополучно проплыл по течению больше двадцати шагов и не менее благополучно сошел на берег.
Накатавшись и натешившись вволю, мы стали думать о том, как разобрать плот. Оказалось, что плахи напитанные водой, стали настолько тяжеловесными, что вытащить их из воды, вместе с дверью мы были не в состоянии.
Отбить плахи от дверей также оказалось не возможным. Пришлось привязать плот веревкой к раките, росшей на берегу, идти домой и ожидать возмездия от отца за преступление.
Однако, к нашему великому изумлению никакого возмездия не последовало. Узнав о судьбе двери, отец сказал: "Я уже давно собирался сделать новую дверь, да все время не хватало. Но теперь хочешь, не хочешь, делать дверь придется".
На следующий день пришел плотник, сделал и навесил в кухне новую дверь. А плотик нам здорово пригодился. Целое лето мы на нем плавали по нашей речушке Можайке.
Куда делся плот в конце лета, никто не знает. Видимо чья-то злая рука, презрев детские забавы, сплавила его вниз по речке, разобрала на дрова.

Выстрел раздался после.

Кузнец Сергей Иванович Ладыгин пил чай на крыльце своей хаты. Вместе с ним пил чай и я. Процесс чаепития протекал летним июльским вечером. Вдруг мы увидели, что на рябине, росшей в пятнадцати шагах от крыльца, уселась какая-то диковинная птица. Ни я, мальчик десяти лет, ни кузнец, мужчина сорока лет, такой птицы никогда не видели. "Я сейчас ее пристрелю", -с казал кузнец и пошел заряжать свое шомпольное ружье.
Пока ружье заряжалось, птица улетела. «Жаль, что не удалось подстрелить»,-сказал кузнец и повесил ружье на гвоздь, вбитый в стену избы.
Через несколько дней после неудавшейся охоты на диковинную птицу я и сыновья кузнеца собрались в его хате."Давайте .ребята в воину играть", -сказал Петька, второй сын кузнеца. "Ты , Гришка, бери отцовскую централку и пистоны, а я возьму нашу шомполку. Будем стрелять друг в друга пистонами".
Начался бой. Разбиваемые курками пистоны создавали подобие выстрелов, которые усиливались криками сражающихся. Наконец все пистоны были расстреляны и бои из-за отсутствия боеприпасов прекратились. Петька повесил шомполку на тот самый гвоздь, где она висела всегда.
"Дай-ка я попробую свой пистончик разбить вашим ружьем'; -сказал я и взвел курок, весящего ложей книзу ружья, положил на гашетку курка пистончик и спустил его.
И вдруг раздался неожиданный оглушительный выстрел. Ружье подпрыгнуло сперва кверху, а потом опустилось в обычное положение. Я в испуге выбегаю на улицу и останавливаюсь у крыльца.
"Что это вы стрельбу затеяли"-закричал кузнец, сушивший с женой сено недалеко от своей избы. "Это не мы. Это у Безякиных отвечал я и убегаю в избу. Там Петька и Колька-третий мальчик участвовавший в игре Они потушили начавшие гореть от выстрела шпалеры и заклеили обуглившиеся места свежей бумагой. Открыли дверь и окна, чтобы выдуть запах пороха. Сделано было все, чтобы скрыть следы происшествия.
"Сергей, а, Сергей - посмотри как мыши стену изгрызли»-сказала на следующий день утром кузнечиха своему мужу, лежащему в постели с ней рядом." Нет, это не мыши Анна", - сказал кузнец и .поднявшись с постели, пошел к тому месту, где висело его ружье. Подошедши к ружью, он снял его с гвоздя и подул в ствол. Тотчас из капсюля с легким шумом пошел воздух, что свидетельствовало о не заряженности ружья. ' Это не мыши стенку прогрызли, а ребята из ружья выстрелили и дробь поцарапала стенку. Я, лежавший неподалеку, слышал этот разговор, замирая от страха, и удивлялся своей неосмотрительности. Как я мог забыть о том, что ружье заряжено и почему мы не зарядили его после выстрела, хотя бы холостым зарядом. Если откроется, что выстрелил я- не миновать мне жестокой порки. В этот день никто не сознался и виновник установлен не был. Возмездие осуществилось много позже, и степень его поэтому была относительно мягкая. Вот, если бы, расколовший о мой лоб деревянную ложку, отец знал, что ружье не стреляло, когда ствол его был направлен в меня и под его курком разбивались настоящие пистоны, то он, наверное ,ужаснулся бы и, вместо раскалывания ложки, пустился бы в рассуждения об осторожном обращении с оружием и, может быть, догадался бы прятать подальше пистоны и порох.
Я много думал, почему же все-таки ружье не выстрелило , когда из него много раз целились в меня и разбивали курком самые настоящие пистоны. Видимо, когда стреляли в меня, порох находился далеко от основания капсюли, так как ствол находился в горизонтальном положении, и пламя разбитого пистона не доставало до него.
Потом же, когда ружье было повешено на гвоздь, порох насыпался в отверстие капсюли, и пламя разбитого пистона воспламенило его.
Так это было или иначе, но в этот день я оказался счастливым и заряд крупной дроби угодил в потолок, а не в мой живот .В этот день судьба мучительную смерть заменила легким испугом и еще добавила шишку на лбу.

Грача можно поймать за хвост.

Получилось так, что голод у нас пришел вместе с большевиками. При царе и временном правительстве белую муку поставляли братья Шмидт и Розановы из Саратова и с Украины, а черный хлеб или вернее ржаную муку продавали крестьяне. Они же продавали подсолнечное и конопляное масло, говяжье сало и мясо. Значительное количество продуктов продавали купцы.
Большевики отобрали у купцов лавки, завели райпродкомы, карточную систему и кооперативы. Была не забыта и продразверстка. По этой причине много было недопоставлено всякого продовольствия и товаров. Особенно туговато было летом, когда не поспела еще картошка, не было грибов, и рожь только что начинала колоситься. В эту пору нам ребятам больше всего приходилось думать, чем бы набить голодное брюхо. Ходили ловить рыбу, но попадалось ее так мало, что овчинка не стоила выделки. Пробовали стрелять грачей, но эти умные птицы при виде ружья заблаговременно улетали на безопасное расстояние и близко не подпускали. "Будем ловит грачей живыми", - сказал я В ту же ночь я, брат Костька, брат Мишка и Гыч. мой товарища, пошли на кладбище, на березах которого гнездилась тьма тьмущая грачей. Попробуем брать грачей прямя из гнезда. Вы здесь подбирайте их, а я полезу на березу. Взобраться на любое дерево для каждого из нас было делом не хитрым. Как только я подобрался к гнездам, грачи с неимоверным шумом и карканьем поднялись в воздух, но я продолжал лезть кверху и только подобравшись к самому гнезду, прижался к стволу березы и замер. Грачи успокоились и стали занимать гнезда. Вскоре прилетела и моя пара. Не подозревая о грозящей опасности, они сели в гнездо. Обхватив покрепче ногами ствол дерева, я молниеносно выбросил руки и схватил отчетливо выделявшиеся на фоне неба грачиные хвосты. Громкий крик пленников всполошил всю стаю и она снова с шумом поднялась в воздух. Быстро отвернув головы, я бросил первую пару вниз. Действуя таким же образом, в эту ночь я поймал за хвосты восемь грачей.
На следующий день, стащив тайком у матери чугунок, (добровольно она чугунок не дала бы, так как грач у нас считалась поганой птицей), мы пошли варить грачей на огород. Для ускорения дела было решено грачей не ощипывать, а сдирать с них шкуры так же как сдирают шкуры с зайцев или телят. Грачей подвесили за ноги к ветви березы, сделали на лапах кольцевые надрезы и начали сдирать шкуру. Надо сказать, что снять шкуры с грачей оказалось делом не трудным. Ощипать перья и опалить туши заняло бы больше времени. Подготовив грачей для варки, мы опустили их в чугун с уже закипевшей подсоленой водой. Наши ожидания подзакусить вкусной дичью не оправдались. Вкусовые качества дичи оказались не высокими и оставляли желать много лучшего.
На этом наша ловля грачей живыми закончилась и больше не возобновлялась.
Подросла картошка, появились огурцы, грибы и появилась возможность насыщаться более привычными продуктами. Охота на грачей была заменена охотой за вишнями, яблоками и грушами. Город находился на осадном положении. После наступления сумерек ходить по улицам не разрешалось. Мы считали, что это к нам не относится и, встретившись с патрулем, мигом перескакивали через забор и скрывались в чьем либо саду, а заодно не забывали нарвать полную за пазуху или карманы запретных плодов.
Где вы незабываемые ночи с кострами, с кипящими котелками, с толченой картошкой, стрельбой из ружей и веселыми ночными похождениями. Далеко, далеко вы и кажется, что Вас не было совсем, также как не было и ранней юности и времен военного коммунизма.

Привидения являются при луне.

Наше кладбище расположилось над речкой, на краю города, за солдатской слободой и больницей.
С кладбища открывался прекрасный вид на село Ивонино, шоссейную дорогу, убегавшую по направлению к железнодорожной станции Барятинская и Лядский лес. Все эти виды открывались конечно с колокольни кладбищенской церкви. Непосредственно с кладбища ничего этого увидеть было нельзя, так как оно было окружено березовой рощей, а на самом кладбище берез и кустарника было достаточно для того, чтобы укрыть могилы и памятники от солнечного света и создать угрюмые сумерки даже в летний погожий день.
Со всех сторон кладбище было обнесено или досчатым забором или высоким земляным валом. Попасть на кладбище можно было только тремя путями: либо от главного корпуса больницы со стороны первой с троны (?), через ворота со стороны солнечной слободы и через ворота, ведущие на деревенское кладбище. Через эти последние ворота проходила тропинка .ведущая по косогору к нашему дому. Почти в центра кладбища помещалась церковь и сторожка, в которой жил кладбищенский сторож -Гыч и его семейство. Сторож выполнял обязанности пономаря, копал могилы, отбивал часы, посыпал песком кладбищенские дорожки и всеми силами поддерживал на кладбище присущий этому месту суровый уют и благообразие.
До революции проникновение на кладбище животных считалось тяжким грехом и сурово каралось. После революции почитание покойников значительно уменьшилось и на кладбище случалось видеть и коров, и лошадей, что очень портило его лицо и не вязалось с торжественной художественностью многочисленных памятников, оград, скорбных мраморных фигур и даже обычных деревянных крестов с голубями. Но жестокая необходимость заставляла действовать вопреки чувству.
Лошадей кроме как травой кормить было нечем. А на кладбище росла замечательная трава. Поэтому я частенько ночью уводил свою лошадь с поля и давал ей пастись часа два-три среди могил. Конечно, быть в этом месте в глухую полночь и тем более с воровской целью было страшновато. Совесть все-таки мучала. Казалось, что я при посредстве лошади ворую у мертвых траву.
Но страх не мешал делать дело - кормить лошадь лучше, чтобы она могла пахать или возить возы с сеном, снопами, ехать на Барятинскую с грузом или выполнять задания по трудчужповину.
Со страхом в душе я водил лошадь на кладбище, со страхом в душе приваливался к какой -либо могилке и со страхом засыпал у подножия какого-либо памятника или креста. Однажды в лунную ночь сон мой возле могилы был особенно крепок, и, вдруг, словно от какого-то толчка я внезапно проснулся и открыл глаза. Прямо передо мной по воздуху плыла белая фигура. Первый моим желанием было бежать. Но я вспомнил, что философ Брут был опознан Вием только потому, что он глянул на него. "Притаись - сказал я себе - и молчи, может не заметит."
Сколько времени я таился от плывущего по воздуху великана сказать трудно. За этот период в голове проскочило немало слышанных и прочитанных историй. Вспомнились рассказы бабки о том, как | ребята, чтобы напугать девушек, собравшихся на посиделки, принесли из церкви ожидавшего погребения покойника, при помощи кольев укрепили его в стоячем положении против крыльца, а потом принесли соломы, подожгли ее и крикнули: "Пожар!" девушки, выбегая из дома, встречались с освещенным покойником и обмирали от страха.
Самое же ужасное в этом рассказе было то, что, когда после всех забав, покойника понесли обратно, он искусал всю шею виновника его похищения из гроба.
Успел вспомнить и случай с одним храбрецом ,который поспорил с товарищами о том, что он один в полночь пойдет на кладбище и вобьет кол в могилу удавленника. Храбрецу не повезло. Когда после долгого ожидания приятели пришли на кладбище узнать, что случилось, то увидели своего товарища в беспамятстве свалившегося на свежую могилу. Оказалось, забивая кол, он случайно этим же колом пригвоздил к земле полу своего пиджака, но не заметил этого, а подумал, что покойник вынул руку из могилы и держит его.
В конце концов чувство страха уменьшилось и я решил глянуть на место, где было приведение. Оказалось, что привидение все еще плавало на том же самом месте. Я успел заметить у фигуры крылья. "Это мой ангел-хранитель решил прогуляться ,-подумал я, и уже почти без страха стал смотреть на воздушного гения. Белая фигура уже не плыла, а спокойно стояла на своем пьедестале.
Привидение оказалось всего-навсего лишь памятником с фигурой ангела на недалекой могиле. Ветви березы. колыхавшиеся от ветра, то покрывали памятник своей тенью, то снова открывали его для лунного света и эти световые эффекты создавали иллюзию летящего в воздухе привидения. Страх прошел совсем.
Под впечатлением увиденного я отчетливо вспомнил рассказ о Джиноре, любившей мальчика Джина и о Джине, любившем Джинору. Случилось так, что эти два любящие друг друга существа были надолго разлучены. Джинори осталась дома, а Джин пошел искать счастья и учиться добывать деньги на хлеб и мясо для Джиноры. Почти целых пять лет не был он в родных краях. Когда он вернулся никто не узнал его и никто не сказал ему, куда девалась Джинора, а он ни у кого не хотел спрашивать об этом.
Молодой человек поселился в той самой комнате, где жила Джинора. и ему казалось, что она обязательно придет к нему. И вот однажды в лунную ночь Джин сидел у скрытого окна и смотрел на далекое кладбище, укрытое расплывчатыми контурами деревьев и на колокольню, возвышавшуюся над ними и поблескивающую золотым крестом. Ночной сторож отбивал двенадцать часов.
Джин слушал звон колоколов и ему казалось, что они пели: Джин и Джиноре. Джин и Дженоре. Потом Джин услышал, как заскрипели ступени лестницы и открылась дверь. "Это ты, Дженоре?" - спросил Джин. «Да, это я пришла к тебе. Джин. Ведь ты .ждал меня. Вот я и пришла." Джин встал и крепко, крепко обнял свою любимую девушку "Вот мы снова вместе» - сказал он. "Я теперь Мастер. Скоро построю свою кузницу у ручья и мы поженимся". "Да поженимся, Джин. Только не так скоро. Не так скоро, мой любимый."
Джин и Джиноре, Джин и Дженоре, Джин и Джиноре запели опять колокола.
"Ну я пойду, Джин. Мне пора". И Джиноре бесшумно скрылась из комнаты. Только запах земли и какой-то еще запах напомнили Джину, что только сейчас здесь с ним кто-то был, и это кто-то была Джиноре.
На другой день поздно вечером Джин так же сидел у раскрытого окна, и снова колокола пели: Джин и Джиноре, Джин и Джиноре. И снова он увидел Джинору, обнял ее и разговаривал с ней. Но опять как вчера Джиноре сказала: "Мне пора, Джин". И бесшумно исчезла. "Я провожу тебя, Дженоре"- сказал Джин и помчался догонять Джиноре. Но пусто на улице. Только там на дороге к кладбищу двигается белая девичья фигура.
"Я провожу тебя, Дженоре", -шепчет Джин. Но не слышит его никто
Вот уже скрылась Дженоре за воротами кладбища. Вот уже видна ее фигура над какой-то могилой. Слышится скорбный вздох и вот уже нет ничего. Только плита на могиле да крест тускло поблескивают при ярком свете луны.
"Под сим камнем -читает Джин - погребено тело девицы Дженоре, не перенесшей тяжести разлуки с любимым Джином".
"Господи, прими дух ее с миром".
Я не стал вспоминать дальнейшую скорбную судьбу Джина.
Отыскав лошадь и взобравшись на ее костистую спину, я потихоньку поехал в поле к ребятам и зажег яркий костер.
Страх к кладбищу с этой ночи пропал, но уважать покой мертвых я научился. Никогда больше кормить лошадь на кладбище я не водил.
Лучшие годы жизни уходят невозвратимо .Сколько любимых и любивших людей лежат запрятанные под тонкой оболочкой земли. Все они пришли из ничего и обратились в ничто. Глина смешанная с песком осталась от некогда гордых, подвижных и красивых.
Что же остается сказать мне: "Как хороши, как свежи были розы,"

Мы уезжаем в Чумазово.

В один из теплых июльских вечеров лета 1910 года на сеновале долго не спали, хотя брат Николай был в отъезде, а брат Александр, или, как его звали, Рыжик, погнал лошадей в ночное.
Разговаривали о том, можно ли купаться ночью. Многие в этой увлекательной беседе склонялись к тому, что можно. Главным аргументом такого утверждения являлось отсутствие в нашей речке русалок. Всем ведь известно, что русалки, это бывшие утопленницы, а в наших краях утопленниц не было. За все время в речке во время летнего паводка утонул трактирщик Казанин. Но трактирщик был пожилым мужчиной и поэтому русалкой стать не мог.
Был случай, когда одна злосчастная мать утопила маленького ребенка, но он был мальчик и также не мог войти в число этого загадочного общества.
Рассказывали, что лет шестьдесят тому назад был большой разлив нашей мелководной речушки, во время которого погибло много мужчин, женщин, детей. В память этого события против бани была воздвигнута часовня, на стене которой была нарисована кисть руки, палец которой указывал на речку, а рядом была надпись: "Помяни, Господи, утонувших в водах сих"
Все эти утонувшие утонули не по своей воле и поэтому из них русалки получиться не могли. Устранив методом рассуждений русалочью опасность, обитатели сеновала, забыв на время про домового, принялись обсуждать возможность утопления водяным. В наличии водяного никто не сомневался, и поэтому все, вопреки раннее принятому утверждению, пришли к выводу, что ночью купаться нельзя, так как водяной может ухватить за гайтан креста и утопить.
Во время этой интересной беседы я незаметно уснул.
Внезапно меня разбудил голос матери. "Гришка, вставай скорей. Поедешь с отцом в Чумазово".
Спустившись по приставной лестнице с сеновала под навес, я увидел отца, а прягающего лошадей. Эта привычная картина не привлекла моего внимания. Быстро проскочив в сени, я умылся под рукомойником и пошел пить чай - совершать обряд, без которого ни одно дело у нас не начиналось. Прежде чем сесть за стол, полагалось остановиться перед божницей и прочитать несколько молитв, которым обучила меня бабушка. Не успел я выпить и двух чашек жидкого чая с молоком и закусить его ломтем черного хлеба, как появился отец и сказал: "Ну, поехали, время терять нечего. Быстро одевшись, я вышел на улицу. У крыльца стояли две запряженные лошади. Одна вороная-Васька, наш общий любимец, а другая рыжая, недавно купленная отцом и потому еще не получившая прозвища. "Садись", - сказал отец и указал на телегу, в которую была запряжена рыжая лошадь. "Ну дай Бог час ,"- проговорила мать ."Затирала баба квас и сказала, дай Бог час". -ответил отец, сел на телегу, свесив ноги, и обоз тронулся.
Солнышко только-только начинало припекать. На высоком куполе прозрачного голубого неба ни облачка. Перед мостом через Можайку, протекающую перед домом, отец свернул в сторону, спустился в речку и поехал по ее фарватеру "чтобы колеса замокли» - крикнул он мне. Проехав шагов двести по речке, мы свернули на шоссе. Справа и слева и впереди росли березы, осины, кустарники лозы. Дорога поднималась в гору между шпалер из зелени.
Ехали шагом. Но вот подъем кончился. Справа показался дом с сараями, пристройками и большим садом. Это был Барков дом. Горка, которую мы проехали, также звалась Барковой. Взгляд мой невольно потянулся назад к дому. Но дома за деревьями не было видно. Зато глазам представились все четыре церкви с колокольнями и горящими, как жар, крестами. Кладбищенская была окрашена в розовый цвет, а главы в голубой. Церковь вся утопала в зелени. Над зелеными куполами деревьев возвышалась только верхняя часть ее. Георгиевская церковь присадистая, как толстая тетенька, глядела хмуро из-за развесистых лип. Пятницкая, окрашенная в светло-розовый цвет, выглядела весело. Ее колокольня стройная, как молодая русалка, рвалась к небу. Бесчисленные колонны, окружив колокольню от основания до купола, усиливали ее воздушность и придавали всей церкви неизъяснимую прелесть.
Но все красоты перечисленных храмов затмевались величием белоснежного собора. Его золотые шары под крестами и кресты сияли тепло ярко и радостно. Я залюбовался нашим городом и забыл обо всем. Но вот дорога повернула вправо, и город скрылся за березами большака.
От города к железнодорожной станции Барятинская вела благоустроенная дорога, мощенная в особо грязных местах, обсаженная березами и обставленная верстовыми столбами и указателями. Но мне было не до дороги. Кругом расстилались необозримые поля ржи. На этих полях сотни мужчин, женщин и подростков занимались жатвой, вязкой снопов и складыванием их в крестцы. Серпы сверкали повсюду. Изредка
попадались агрономы, взвешивающие снопы и подсчитывающие количество их на какой либо облюбованной ниве.
Вскоре показалась деревня с небольшими деревянными домиками, огородами, конопляниками и ригами. У въезда в деревню стоял столб с доской ,на которой было написано: Деревня-Хоринки.домов-100,жителей мужского пола 250 человек, женского пола -300 человек. На каждом доме была прибита дощечка с нарисованными на ней или ведром, или топором, или багром, или лестницей. Рисунок обозначал, с каким инвентарем должен был явиться владелец дома для тушения пожара.
В деревне было тихо. Людей - ни души. Солнце припекало все сильней и сильней. Лошади бежали ленивой рысцой. Позади телег клубились столбы серой пыли. Вдруг звон колокольчиков впереди обратил мое внимание. Прямо на нас мчалась тройка. Отец свернул с дороги и тотчас мимо промчался экипаж с чиновником или барином в пыльнике и женской фигуркой тоже в пыльнике, но только из какой-то другой материи. Ямщик был знаком отцу, и они что-то прокричали друг другу.
Проехали поросячье(?), одиноко стоящий хутор, носивший странное название "Сельдя" Так же как и другие хутора он имел сад, колодец с журавлем и сажалку. Отец остановил у хутора лошадей, слез с телеги и с помощью ведра, подвешенного к журавлю, налил воды в колоду и напоил их. За хутором пошли перелески. Дорога то поднималась в гору, то опускалась вниз. Местность называлась Лобзами. Отсюда был виден пригорок с мельницей и раскинутыми на нем домиками деревни Ерзуново.
Эта деревня приобрела известность из-за постоялого двора и его владельца -Ульяныча или Ульяхи. как его прозвали в народе. Деревня стояла на 14 версте от Мосальска. Постоялый двор разместился на краю деревни со стороны Барятинской. Двери и ворота постоялого двор были открыты во всякое время года круглосуточно. Отец проехал мимо пристанища извозчиков и проезжих без остановки. Минут через 15 миновали Шишкина. С пригорка этой деревни мне было видно село Мосур с церковью напоминающей чуть-чуть наш собор, немного в стороне от неё сверкал крест Посконной церкви. Следующая деревня была Вятчино. В этой деревне домов значилось двести, а лиц мужского и женского пола 600 человек. Деревню окружали десять ветряных мельниц. Одна из мельниц стояла у въезда в деревню. Недалеко от нее под горкой укрылась в зелени маленькая часовенка. Против нее за речкой расположилась сельская школа"3аедем к Пугачевым", -сказал отец и, свернув в сторону, въехал в какое-то обсаженное со всех сторон ракитами и яблонями место. Чересседельники ослаблены, лошади привязаны, перед каждой положено по охапке травы.
"Заходи, заходи, Семен" крикнул чей-то женский голос "Как раз к обеду попал."
Отец, а за ним и я, перешли дорогу и поднялись по лестнице на высокое крыльцо и прошли в просторную избу. В избе стоял большой стол, покрытый скатертью и обставленный лавками. В святом углу перед иконами теплилась лампада. "Заходи, Семен", - сказал мужчина с длинной и окладистой черной бородой, - "У нас сегодня престол. Да ты, оказывается, и жениха привез?" Я покраснел, но не растерялся. Когда, показав на присутствующих в избе девочек, у меня спросили: "А ну какую невесту выберешь?" Я сразу сказал: "Вот эту», и указал на девочку .качавшую люльку. Все засмеялись. "Видишь, какой догадливый. Знает, какую невесту выбирать". После того, как все уселись за стол, на него поставили чашку со сметаной и чашку с горячими лепешками. Каждый взял по лепешке и. отламывая куски, макал их в сметану, а потом отправлял в рот. После лепешек из общей деревянной чашки ели жирные щи с мясом, а потом толченую картошку протомленную в печке. Обед завершился овсяным киселем с молоком.
"Ну, мы поехали. Лошади отдохнули. Спасибо Яков. Спасибо, Дуся, за обед." "Оставайся, Семен" - сказал Яков-мужчина с бородой" -Поспите часок другой, а потом по холодке поедете. Куда вам спешить?"
Уговоры не подействовали. Поправив упряжки лошадей, мы поехали дальше. Жара разморила меня окончательно. Ни леса, ни поля, ни деревни меня уже больше не интересовали. Они мелькали и бежали за нами как что-то назойливое, однообразное и надоедливое. Где-то за Нестеровкой я не утерпел и расплакался. Плакал молча, хотя слезы сыпались градом. Отец заметил, что я плачу, остановил лошадей и подошел ко мне. "Что запарился? Ну давай я тебя водой умою." Сняв с телеги, отец повел меня к воде, разлившейся у основания насыпи шоссе. Здесь мы, сняв одежды, погрузились в воду. Купанье успокоило. Слез, как не бывало. Мы снова едем. Но теперь я сижу на телеге с отцом. Задняя лошадь плетется рысцой за нами одна. Солнце склонялось к закату, когда на пригорке показалось Чумазово. Огороды этой деревни обнесены не изгородью из жердей, а плетнем, и по этому признаку Чумазово легко можно было отличить от других деревень. В деревне пусто. Все в поле. Проехав по улице мимо десятка домов. Отец повернул, спустился под горку, переехал мостик, и мы очутились под тенью ветвистых лип. Их было много кругом, а впереди виднелась даже целая аллея. Мое внимание привлекли в этот момент не аллеи, а кирпичные стены какого-то здания без крыши, у которого стоял Дядька .Через пару минут мы подъехали к ЭТОМУ зданию и мне представился стоявший у одной из его стен шалаш. "Это наш дом "- указывая на шалаш, сказал отец. -"На вот неси туда свои пожитки." Получив узелок в руки, я отправился к этому незамысловатому сооружению.
Большую часть шалаша занимала досчатая кровать с набросанной на нее соломой. Из двери шалаша открывался вид на огород с огурцами обнесенный изгородью из жердей. За огородом росли одичавшие яблони. Справа за забором из жердей и ветвистых барьеров из лип находился барский дом, а слева ельник. Распряженные лошади были куда-то уведены. Появился самовар с трубой над ним и клубами ароматного дымка. Скоро он поспел. Чай пили под яблоней. Вечер наступил как-то сразу. Не успели покончит с чаем, как приспело время ужинать. Ужинали за тем же самым столом. В двух глиняных горлачах дядька откуда-то принес похлебку и гречневую кашу. Хотя похлебка была холодная, но мы ее всю съели без остатка. То же произошло и с кашей. Перед концом ужина пришел Колька. "Ну пора спать". - сказал отец "Я с Гришкой спать лягу здесь, а ты, Петра, с Колькой иди спать в тот шалаш."
Через полчаса все стихло. Но отец не ложился спать. Он зачем-то вытащил ружье, зарядил его и выстрелил вверх. Через некоторое время раздался выстрел за ельником, а потом прозвучало несколько выстрелов в барском саду.
Выстрелы напоминали, что стража не спит и вооружена. Кому напоминали. Зачем. Кругом так тихо. В чистом небе сияли звезды, и плавала серебряная луна. Стреляли просто так, по привычке стрелять и только,
Когда уезжал отец домой, Колька и Дядька ночью не стреляли и на выстрелы сторожей барского сада не отвечали.
Утомленный событиями прошедшего дня, я заснул быстро и крепко. Утром, когда я проснулся, в шалаше отца уже не было. Соскочив с кровати я побежал к ельнику и, перескочив через забор увидел двух убегающих мальчиков. Не долго думая, я пустился догонять убегающих. Увидев, что я один и никого из взрослых со мной нет, ребята остановились. Один на мосту и второй в стороне от него среди дико растущих слив, Приблизившись к первому .я спросил :- "Вы чего убегали?" А тебе что за дело?" - был ответ. "Как мне что за дело? Вы за огурцами лезли". "Лезли, да не залезли. Уходи отсюда, а то, как дам!" "Ты дашь? Да я тебе раньше дам, хоть вас двое." "Ну что ж, что двое, я тебе и один нахлопаю. Вася сливы собирает и драться не будет". Но я заметил, что слив не было, и вместо них Вася собирал камни и клал их в карманы. Я, оценив опасность положения, наметил пути отхода. Позади было много ям с осколками кирпичей в них, которые могли пригодиться при обороне. Но убегать без драки было бы трусостью, тем более, что второй мальчик-Вася пока еще в драку не вступил. Все эти соображения пронеслись в моей голове в то время, когда противник махал кулаками у моего лица. Кто первый нанес первый удар, установить трудно. Может быть, они были нанесены одновременно. Я знаю только, что мой противник умел драться. От его ударов у меня отваливалась печенка, и захватывало дух. Но и ему видимо приходилось несладко, так как он крикнул:
"Вася помоги!" Вася не заставил себя долго ждать и, швыряя камни в меня. бросился на помощь своему приятелю. "А вы камнями ? И я камнями буду "- крикнул я и отбежал к ближайшей яме. Мое положение оказалось выгодным. Я был за укрытием и располагал большим запасом битых кирпичей, в то время как приятели такого запаса не имели. Бой принял затяжной характер. Мог появиться отец, который за драку не похвалит. У ребят, видимо, были такие же опасения. Они под предлогом сбора камней скрылись среди зарослей диких слив и долго не показывались. Я, использовавший эту передышку, ушел на исходные позиции - в шалаш. В шалаше уже находился Колька и ставил самовар.
Попив чаю, который в нашей семье был основным завтраком и состоял из чая с молоком, кусочка сахара и неограниченного количества ржаного хлеба, я побежал в ельник. Сразу же на его опушке я нашел несколько молоденьких боровиков. Это было все, чем порадовал ельник. В этот день я с Николаем обошел свои владения, состоявшие из огорода с огурцами в районе шалаша, огорода с огурцами по ту сторону ельника и огорода с капустой и шалашом за красным озером.
Во время обхода к нам присоединился и Дядька. День был жаркий. Мы искупались в Красном озере, которое являлось по существу небольшим прудом с водой красного цвета.
Огороды, сад, пруды и ельник являлись собственностью помещика Потолова. Сам помещик в своем Чумазовском имении не жил. Имением распоряжался управляющий Михалыч. Это он сдавал отцу в аренду сроком на два года /три/куски пустующей земли, которую отец обрабатывал и сеял на ней огурцы и свеклу или же сажал капусту. По истечении срока аренды участки заменялись.
В имении Потолова был большой барский дом, в котором никто не жил, молокарня для переработки молока в сыр и масло, рига с молотилкой, конский двор и несколько скотных дворов для коров. Летом коровы круглые сутки находились в поле. Для доения и ночевки коров загоняли в специальные переносные загоны.
Скотницы, молодые и красивые и посвоему нарядные, с подойниками и бидонами на лошадях подвозились к стаду. Надоенное молоко отвозилось на молокарню, где эти же скотницы выполняли работы по приготовлению масла и сыра.
На территории имения было три озера: Красное, о котором уже сказано, Синее, расположенное среди пастбищ и предназначенное для поения скота, и Еайдан-озеро для прогулок на лодках. Это озеро находилось в непосредственной близости от барского двора.
Во время моего прибивания в Чумазове на Байдане хороших лодок не было. От былого величия сохранилась деревянная пристань и несколько долбленых колод, в которых с помощью шестов можно было плавать, Деревенские мальчики моих лет и старше бесстрашно бороздили воды этого необъятного, заросшего водяными лилиями озера, я же, не забывший своего путешествия на льдине, плавать в колодах не решался. На территории барских владений был и высокий курган, окруженный глубоким рвом с водой и остатки нескольких плотин, некогда преграждавших движение потока воды в речушке и являвшихся владениями деревенских мельников.
К часу дня обход был закончен. К этому времени все собирались обедать.
Обеденный стол, сколоченный на скорую руку из досок, стоял под яблоней. Так же как и ужин обед принесли в глиняных горлачах: в одном - похлебку - картофельный суп с яйцом, во втором - гречневую кашу.
Меню не отличалось разнообразием. Похлебка и каша подавались к обеду и ужину каждый день.
Свобода перемещения по территории имения была скоро ограничена.
Отец поручил мне караулить огород, расположенный за ельником. С утра до вечера я сидел в шалаше, купался в Красном озере и бродил по опушке ельника. Занятие, как видите, не из веселых и особенно, когда солнечные дни сменялись дождливыми.
Однажды, обобрав и вымыв огурцы и высыпав их в три телеги, отец отправился с огурцами на Барятинскую. Вместе с ним поехал и я.
Поднялись до восхода солнца. Напились чаю, запрягли лошадей и поехали. Дорога была не из веселых. Сначала ехали полем, потом проехали через деревню с домами, крытыми соломой и огромными лужами на улице.
Деревня называлась Шершнево. За Шершневым пейзаж улучшался-начинался лес. Я с замиранием сердца смотрел вперед. Еще бы не смотреть - мне предстояло увидеть железную дорогу-чугунку со сказочным богатырем-паровозом и вагонами.
"Гришка, смотри, вон поезд! "- крикнул отец. И, действительно, вдали из-за леса выскочил в поле какой-то движущийся предмет, окутанный клубами белого дыма. Казалось, что какая-то черная лошадь неслась галопом, а за ней катились или бежал какой-то забор.
Пока я смотрел на чудесного зверя, над спиной его показалась струя белого дыма "Фонтан, как у кита ",- подумал я. И вдруг услышал громкий свист, донесшийся со стороны паровоза. Когда мы подъехали к переезду, поезд уже прошел.
Пересекая чугунку, я увидел прямые, как стрела, железные полосы, расположенные на равном расстоянии друг от друга и терявшиеся где-то далеко-далеко.
Железнодорожные пути не затронули моего воображения, но движение паровоза без лошади меня удивило. Разглядывая паровоз вблизи я искал, где прячется человек, который крутит колеса и двигает паровозы и вагоны. Увы, мои поиски богатыря остались безуспешными. Обнаружить его ни на этот раз, ни потом так и не удалось.
Скучная Чумазовская жизнь продолжалась недолго. Прошли дожди, а с ними пришло похолодание. Отец посылал меня греться в конторку - домик, стоявший недалеко от барского дома, как раз посредине липовой аллеи. В конторке стояло несколько деревянных диванов и стол. В конторке было темно, неуютно и страшновато. Я не мог в ней оставаться один и убегал в холодный шалаш. Поездка домой была не столь веселой, как поездка в Чумазово. Всю дорогу шел дождь. За Ерзуновым мы стали обгонять солдат, которые шли без строя в одиночку и группами на место постоянного квартирования после маневров.
В дороге между отцом и солдатом завязался разговор.
Солдат ругал царя, командиров и власть. Отец защищал царя и в качестве основного аргумента выдвигал слова из священного писания о Едином стаде и Едином Пастыре. Спор у них шел не столько для того, чтобы убедить друг друга, сколько для того, чтобы скоротать время. Так вот невесело окончилось мое путешествие в дальние края.
Зато потом, когда я летом попал в Коськово и на Барятинское, дело было совсем другое. Я заводил дружбу с местными ребятами, Вместе с ними ходил купаться, рвал горох, стерег лошадей. Вместе с ними смотрели мы, как девки водили хоровод и жирились с ребятами.
Славное, доброе старое время.
Славное, тяжелое и веселое детство. Как хорошо вспоминать время, когда спали под открытым небом на полусгнившей соломе. Сотни блох вонзали свои иглы в детское тело. Щенки располагались в ногах, к середине ночи подползали к лицу. Отвернувшись от одного, я обязательно натыкался на другую щенячью морду.
Где ты старый мельник, Осип. Нет тебя, мельник. Да и я уже убелен сединой. Под моим лысым черепом благодарная память хранит воспоминания о ночах, проведенных с тобой в мельничной коморке, о спорах при свете растопленной печурки про бессмертие душ и наказании за грехи. Старый и малый спорили о том, что на сегодня не решили ни ученые, ни философы.
Как можно забыть медовые соты, которые присылал ко мне Осип. Как вы любили меня: Осип, Леон, Никанор и другие и как я любил Ваши разумные рассуждения.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич!

Подскажите пожалуйста, где можно приобрести книгу воспоминаний о Мосальске Болотова Г.С., судя по всему, я являюсь его родственником. Может его зовут Григорий Семенович? Я знаком лично с его дочерью Еленой Григорьевной, она мне рассказывала о происхождении семьи из города Мосальск. Его родной брат Алексей Григорьевич мне дедушка.

Буду Вам очень признателен, внук Виктор, г.Оренбург.